Я всегда гордилась тем, что мой город интернационален по составу. В любом подъезде спокойно уживаются Татариновы, Романовы, Ганы, Гинцы, Салихьяновы, Каримовы — русские, немцы, татары, представители других национальностей. Разные обстоятельства привели их на Урал. Кто-то жил здесь всегда. Кто-то появился во времена разработок угольных бассейнов или рудоносных жил во времена Демидова. Кто-то в первой половине двадцатого века по приказу, как, например, раскулаченные жители южных районов страны или немцы русского происхождения по указу от 28 августа 1941 года, когда все они были объявлены врагами народа.
В 1992-м мне исполнилось 30 лет, я давно уже была замужем, имела двоих детей, считала жизнь состоявшейся, счастливой. Любила и, казалось, прекрасно знала все о своих близких. Именно в это время мои бабушка и мама наконец-то решили рассказать нечто из прошлого нашей семьи. А именно то, что бабушка моя Зоя Никифоровна Сугоняева была раскулачена и выселена из своих родных мест. Это сегодня, в новом 21-м веке, подобный факт биографии не испортит вам жизнь и не повлияет на возможность получить высшее образование или хорошую работу. А в 60-70-е годы прошлого века о подобных обстоятельствах наши родители предпочитали не рассказывать детям и внукам. Натерпевшись унижения в молодости, они старались оградить чад даже от простого знания такого факта. Считая, что незнание в данном случае освобождает от ответственности.
Редкая семья в нашей стране на протяжении всего двадцатого века не была репрессирована или невинно осуждена. Сотни тысяч россиян практически всех национальностей были согнаны со своих земель, лишены имущества, переселены на новые земли, где жизнь приходилось строить с нуля. И там, на новом месте, не было у них ни прав, ни защиты.
Я расскажу о близком мне человеке. Но, думается, эта история будет воспринята многими как их личная. Слишком похожи судьбы всех раскулаченных и репрессированных.
Моя бабушка Зоя Никифоровна Сугоняева прожила долгую жизнь. Она умерла 1 мая 2001 года в возрасте 88 лет. Умерла тихой и спокойной смертью, о которой только может мечтать любой человек, — во сне. И жизнь у нее была тихой и спокойной. Никаких героических поступков она не совершала. Именно так я всегда считала. В Карпинск, маленький городок на Северном Урале, в Свердловской области, она попала в 1930 году. Как и почему, я не знала……
На берегу Азовского моря есть замечательный — небольшой и непыльный, теплый и солнечный город Ейск. Именно в этом городе в 1904-м году состоялась свадьба двух влюбленных — Агафьи Масловой и Никифора Сугоняева. Им исполнилось всего по 19 лет. Были они молоды, красивы и счастливы. Никифор — младший сын в семье. Потому после свадьбы молодые стали жить с родителями под одной крышей в огромном доме. Через год после свадьбы родился первенец, которого нарекли Александром.
Семья жила сытно. Но трудились все много и от зари до зари. Было свое хозяйство, огород, огромный сад, арбузная бахча. Главное, семья имела несколько гектаров земли. Растила хлеб. В степях Краснодарского края заниматься выращиванием зерновых — Сугоняевы сеяли пшеницу и ячмень — было естественно. Но управиться в одиночку с 30 гектарами один Никифор бы не смог. Отец был уже стар, а собственные сыновья еще не подросли. Он нанимал на время посевной и уборки работников, которые и помогали «бороться» с урожаем.
Дети рождались в молодой семье через два года: после Александра появилась на свет Таисья, еще через два — Борис, еще через два — Анатолий, еще через два — Зоя, моя будущая бабушка, затем Виктор и Евгений (оба ребенка умерли от оспы), в 1918 году родился мальчик, которого снова назвали Виктор, а через год — Леонид. Вот такая дружная и огромная семья жила под одной крышей в доме по улице Одесской. Со временем старики умерли.
Беда случилась в 1927-м, когда от пневмонии посреди жаркого лета заболел и умер сам Никифор. Было ему всего 42 года. На ворота, как водится, прибили специальную табличку «Сиротский дом». И когда начались первые раскулачивания, Агафья даже не волновалась. Хлеб они тогда выращивали только для себя. Ну кто посмеет обвинить ее многодетную семью в кулачестве. Восемь ртов она едва успевала прокормить.
Но в 1930-м году беда постучалась и в ее ворота. Пришли раскулачивать. Люди с ружьями даже времени на сборы не дали. Успела схватить глиняную посудину с пирожками, что готовила на обед, сорвала со стен висевшие фотографии семьи да икону, прикрылась большим платком и вместе с детьми поспешила на вокзал. Их везли на Урал. Больше она ничего не знала. Даже не знала, какая погода ждет их там в октябре. Дальше своего южного Ейска Агафья нигде и не бывала. Тем больше было ее потрясение, когда из поселка Богословский (Карпинска тогда еще не было на карте), где было уже минус 20, их пешком отправили в глухой лес, на Галку. По грудь проваливаясь в снег, брели южане к своему новому дому. А на месте оказалось, что и дома никакого нет. Землянку еще предстояло вырыть и крышу для нее срубить. Вместе с мальчиками она взялась за топор. Нужно было как-то жить. Есть тоже было нечего, а на работу гоняли ежедневно. Опухшая от голода и мороза, она уже не могла стоять на ногах. Ноги разбухли и напоминали бревна — толстые и негнущиеся.
— Это самое ужасное, когда твою мать вытаскивают из землянки за волосы, пинают и заставляют встать и пойти работать — лес валить, а ты, семнадцатилетняя девчонка, ничего не можешь сделать, иначе и по тебе пройдется нагайка, — рассказывала мне бабушка. — И речь идет не о фашистском концлагере, до войны еще нужно было нам дожить……
Слушать такое от своей нежной бабушки, которая когда-то читала тебе сказки на ночь, гладила перед сном спинку шершавой рукой, желала всем только добра, было непривычно. Но выслушать нужно. Такое рассказывают раз в жизни, а все остальное время носят глубоко в сердце.
Однажды Сугоняевым повезло. Нашли падшую лошадь. Разрубили на куски и спрятали. Варили ночами. Бульон, запах которого отпугивал даже бродячих собак, выливали, а мясо, зажав нос, ели. Когда наступили совсем трудные времена, 17-летнюю Зою, мою бабушку, мать отправила в поселок Богословский в надежде, что она сможет найти себе пропитание.
Появляться в поселке раскулаченным было строго запрещено. Но голод-холод и зверя из леса выгонят, не то, что человека. Однажды золотые сережки и крестик удалось выменять на картошку. А тут не повезло. Зоя пришла в поселок вечером, чтобы никто не увидел, пробиралась огородами. В сенках дождалась знакомой женщины. Та работала мастером где-то в мастерских и дала картошки да рыбьи головы. С этой добычей Зоя отправилась назад. Да только ее схватили и потащили в милицию. Там разбираться не стали, бросили в камеру. Под утро перевели в комендатуру. Там опять в камеру.
На допросе задавали один вопрос:
— Зачем пришла в поселок?
— Есть хочу!
Другого ответа у Зои и быть не могло, потому как он был искренен и правдив. Продержав девушку двое суток в камере, где она отбивалась от крыс и клопов, ее выпустили, причем, картошку отобрали. Так что возвращалась в лес, в землянку, к матери она ни с чем. Предстояло пройти 20 километров. Но тут ей повезло. Обеспокоившись ее долгим отсутствием, навстречу по лесной дороге шел старший брат. Он и перевел сестру вброд через горную реку Каква.
Впрочем, Зое все-таки повезло. Несмотря на ее переселенческое прошлое и раскулачивание матери ей оказали честь и направили в город Серов на акушерские курсы. После окончания которых молодой специалист — акушерка и фельдшер Зоя Сугоняева стала работать в только что построенном в поселке медицинском пункте, а позже и в больнице. По вечерам училась на курсах швеи, и всю жизнь обшивала и себя, и дочь. Причем из-под ее иглы выходили не только домашние халатики, но и пальто, и нарядные платья.
Моя бабушка Зоя Никифоровна всю жизнь проработала в Карпинской больнице. Сначала акушеркой (акушеркой стала и всю жизнь отработала в карпинском роддоме и моя мама), потом в кабинете физиотерапии, в приемном покое. Последнее место ее работы помню даже я.
Случалось, что иногда у мамы была ночная смена, и меня подбрасывали, как водится, к бабушке, а ей тоже нужно было спешить на работу. Но в роддом, где работала мама Римма Александровна Михалева, меня взять было нельзя, а спрятать за простынь в уголок в приемном покое можно. Иногда ночи выдавались тихие и спокойные. А иногда привозили резаных-колотых, окровавленных, пьяных, спускались доктора из хирургии, и тогда от шума просыпалась и я, подглядывала, как усмиряла моя бабушка буйных, как ловко отмывала их, как умело помогала хирургам.
Даже на пенсии она пользовалась уважением у соседей. Прежде всего, как медик. Жила на окраине города, на улице Угольщиков, и вся округа с давлением и головной болью, резью в животе шла к Зое Никифоровне: люди знали, что она или поможет, или подскажет. В больницу тогда горожане ходили не охотно.
Когда началась война, все братья Сугоняевы ушли на фронт. Воевали четыре года, были ранены, и по счастливому стечению обстоятельств все до единого вернулись. Старшие при первой же возможности, после того как в 1947-м отменили комендатуру, уехали жить в Москву и в Ейск. В Карпинске остался лишь контуженный, тяжелораненый, потерявший глаз, награжденный медалями за боевые заслуги Виктор да моя бабушка Зоя. Так они и прожили по соседству — брат и сестра Сугоняевы, до конца дней своих помогая и поддерживая друг друга, оберегая от неприятностей.
Кстати, поначалу старшие братья забрали мать Агафью Васильевну к себе в Москву, а когда та состарилась и серьезно заболела, ее привезли в Карпинск. Так что умерла и похоронена она здесь, на карпинском кладбище.
Написала много, а рассказала не все. Жаль, что это уже не прочитает моя бабушка. Ни она, ни тем более моя прабабушка и подумать не смогли, что пройдут годы, десятилетия и станет возможным обнародовать такой трудный факт нашей семейной биографии и… истории страны. Думается, что подобная тайна есть практически в каждой семье. Главное, чтобы о таких тайнах знали наши дети и внуки. Они имеют право на откровенный разговор с взрослыми. Да и история не прощает незнания.
Ну а дом моей бабушки стоит в городе Ейске до сих пор. В 90-е годы прошлого, двадцатого века в газетах и на телевидении стали появляться материалы о трагических судьбах сотен тысяч россиян в довоенные годы, на которые и пришелся пик раскулачивания и начало репрессий по национальному принципу. Дети Сугоняевых, средний возраст которых на тот момент был 80 лет, написали коллективное письмо в администрацию города Ейска с просьбой вернуть им, уже реабилитированным, имущество — родительский дом, из которого они были несправедливо выселены более шестидесяти лет назад. На письмо им ответили. Отказом.
Татьяна НАХТИГАЛЬ.
Мы не можем смотреть на прошедшее иначе,
как с точки зрения настоящего.
В судьбе отцов мы ищем преимущественно
объяснение собственной судьбы….
Т. Грановский.
Счастливец тот из нас, прошедший испытанья,
Кто может в смертный час промолвить на прощанье,
Что тяжелей вины понес он наказанье
И больше сам страдал, чем причинял страданье.
Мирза Шафи.
‘, 1, 12, ‘2011-12-10 16:32:11’, 42, », ‘0000-00-00 00:00:00