Немного мистики
Кладбище в поселке Второй участок не раз напоминало о себе. Впервые, когда рыли канаву для отлива воды из тридцатой шахты. Ров прошел как раз по могилам германских военнопленных. Вдоль канавы тогда валялись черепа и кости. Старушки крестились и присыпали их землей, мальчишки хвастались друг перед другом страшными находками. Отец моей подруги, будучи школьником, как-то принес в класс череп, положил на учительский стол и прикрыл газеткой. За эту неуместную шутку четвероклассника навсегда исключили из школы. Так и остался человек с неполным начальным образованием.
Недавно краеведы из местной школы N 5, составляя план кладбища, вновь нашли человеческие останки. Как они попали на поверхность? Пока тайна. Однако это повод вспомнить об усопших и подумать о дальнейшей судьбе старых захоронений.
Чужие среди своих
Случилось так, что почти вся жизнь «русского» немца Евгения Адамовича Криста прошла рядом с этим кладбищем-призраком. Был он очевидцем захоронений, тут покоятся родственники. После войны ему, бывшему трудармейцу, пришлось поселиться недалеко от поселкового погоста. Потом почти полвека ходил мимо него до шахты на смену и обратно. Так невольно и стал хранителем кладбища, вернее, памяти о нем.
Родился Евгений Крист в многодетной семье, что жила в богатом немецком колхозе неподалеку от города Миллерово в Ростовской области. Как и все советские дети, ходил в школу, с семи лет помогал родному колхозу. А потом грянула война, осенью 1941 года немцев выселили в голодные степи Узбекистана. Уезжая, колхозники получали расписки о сданных государству зерне и скотине. Взвешивали и записывали все с немецкой педантичностью, верили, что когда-то справки пригодятся.
На чужбине успели построить землянки, поработать на уборке хлопка. Но вскоре всех мужчин от мала до велика «демобилизовали» в трудармию и отправили на Урал. Евгений Крист вместе с земляками валил лес под Магнитогорском и Новотроицком. Потом их привезли в Коркино. Нужны были свежие силы для разработки угольного разреза. Стоял морозный январь 1942-го, одежда на трудармейцах была изодрана. Спустили парней под землю — там теплее. Так и стали шахтерами-невольниками. Жили за колючей проволокой под охраной часовых с винтовками, на работу водили под конвоем. У Криста все это вызывало недоумение:
— Что это? Большая ошибка? Мы ни в чем не виноваты.
Грелись
в шахтах
Зимой в шахте было теплее, чем в землянках. Утром люди иногда вставали с деревянных нар, покрытые инеем в палец толщиной. Чечевичный суп, кусок хлеба и — «отогреваться» в шахту. Вечером, грязные и усталые, снова валились на нары. Дни не считали. Такая жизнь притупляла мысли и чувства.
Евгений Адамович по памяти рисует мне план зоны: ворота, КПП, семь землянок, два двухэтажных дома для охранников, баня, столовая. Важное строение — сарайчик, именуемый «моргом». Сюда из землянок стаскивали покойников. А умирали по нескольку человек за ночь.
Через какое-то время оставшихся в живых перевели в другую зону, поблизости, и ослабили охрану. На место трудармейцев поселили пленных румын, воевавших на стороне фашистской Германии. За «колючкой» их начали муштровать. Румыны маршировали, пели строевые песни. Когда соседей не стало, трудармейцы предположили, что чужеземцев отправили на фронт, воевать теперь уже на другой стороне. Весной 1943-го, после Сталинградской битвы, привезли пленных солдат Третьего рейха.
Оборванцы
Какими были наши поверженные враги? На этот вопрос может ответить мой собеседник Евгений Адамович Крист, ведь зоны трудармейцев и военнопленных находились по соседству, а работать иногда приходилось в одной шахте и даже в одних забоях:
— Они были молодыми, практически наши ровесники. Их привезли в военных мундирах, в них они и работали. Быстро стали такими же грязными и оборванными, как мы.
— А спецовок в то время не было?
— Что вы? — в свою очередь удивляется мой собеседник. — Спецовку и обувь из транспортерной ленты мы впервые получили только после войны.
Попутно узнаю, что не было для невольников и шахтерских «тормозков». Все 12 часов под землей работали без обеденных перерывов. Даже воды не пили вдоволь. А смертельное воспаление легких схватывали, когда выходили разгоряченными из забоя и утоляли жажду снегом.
— Было ужасно, но война есть война, — констатирует Евгений Адамович.
На разных немецких
— Удавалось ли поговорить с пленными?
— Пытались разговаривать по работе, но не понимали друг друга. Наш немецкий сильно отличается от их языка. Даже произношение другое, они «р» не выговаривали, это сильно мешало пониманию. Так что, когда надо было что-то поднять или унести, объяснялись жестами, — признается Евгений Крист.
— Как они себя вели?
— Насколько мне известно, были спокойными и послушными. Работали, не ленились. Как и мы, трудармейцы.
— Не довелось видеть, как их хоронили?
— Как хоронили военнопленных, не видел, но думаю, что так же, как и наших, — вспоминает Евгений Адамович. — Мы жили в одной землянке с мужем моей старшей сестры. Однажды он заболел, ночью умер. Я сам отнес его в «морг», сложил руки на груди, как положено. Потом его и трупы других трудармейцев сложили штабелем на сани, подвезли к большой могиле, скинули туда, как дрова. А все не входят, тогда охранник утрамбовал тела ногами, и мы стали засыпать их землей. Уж если к нашим покойникам было такое отношение, к трупам настоящих немцев, наверное, относились еще хуже.
О родине
велели забыть
День Победы — 9 мая 1945 года — стал первым выходным в жизни трудармейцев, возможно, и для военнопленных в этот день устроили праздник. Как вспоминает Евгений Адамович, на работу их не повели, собрали в столовой и довольно сытно накормили. Победе радовались все, надеялись вернуться домой, встретиться с родными. Однако и этому не суждено было сбыться. Уезжать не позволили, хотя вскоре после войны жить стало свободнее, многие «бойцы» трудовой армии женились на местных девушках.
— До 1956 года ходили раз в месяц отмечаться в комендатуру, но это необременительно было, хотя обидно, — рассказывает Евгений Крист.
Он тоже встретил свою «половину» — девушку Тамару, белоруску по национальности. Вскоре поженились, дом отстроили на территории бывшей зоны. Так и остались тут на всю жизнь, воспитали троих детей. Почти на 20 лет пережил Евгений Адамович свою супругу. Оказался однолюбом, второй раз жениться не стал. У детей уже давно свои семьи, поэтому живет бобылем.
Особенности
национального
характера
Некоторый европейский шик его небогатого дома, идеальная чистота вымощенного кирпичом двора безошибочно укажут прохожему на то, что здесь живет немец. Без работы 84-летний Евгений Адамович никогда не сидит, делать все привык аккуратно и основательно. Горячительным напиткам предпочитает кофе и квас. Искренне считает, что «при коммунистах» было больше порядка. Второй участок имел свои магазины, медпункт, клуб, аптеку, детский садик. Все разрушено. Теперь за каждой мелочью приходится ехать в поселок Роза или Коркино.
Для многих российских немцев своеобразной компенсацией за былые обиды стала возможность переехать в Германию. Однажды засобирался туда и Крист. Для начала навестил племянника, уже обосновавшегося на исторической родине. Не понравилось.
— Климат не тот — сразу угодил там в больницу, — сетует Евгений Адамович. — А главное, маленькое там все какое-то, простора нет.
Зато на Втором участке у Криста дышится полной грудью. Живет он на крайней в поселке улице Шахтера. Налево от его «фирменного» немецкого дома простираются бескрайние поля и лес, направо — самый глубокий в Европе угольный разрез. Впереди — «марсианские» пейзажи отработанных шахт. Евгений Адамович безошибочно находит на этой территории ямы от землянок военной поры и контуры немецкого кладбища, где покоятся рядом трудармейцы и пленные солдаты Третьего рейха, а неподалеку от них и обычные жители поселка Второй участок, умершие в довоенные и военные годы.
Прервалась связь времен
Земля в этом месте растрескалась — верный признак того, что борт разреза «тянет» кладбище. В недалеком будущем оно может совсем сползти в гигантскую яму полукилометровой глубины, исчезнуть навсегда. Тогда совсем прервется связь времен.
Почему меня волнует судьба чужих могил? Может, потому, что до сих пор точно не знаю, где покоится мой дед, погибший под Сталинградом? А сколько у нас кладбищ и могил, забытых или стертых с лица земли? Евгений Адамович подтверждает мои размышления рассказом:
— После войны у немцев появилась возможность свободно передвигаться. Мы с братом, тоже бывшим трудармейцем, поехали в Узбекистан, на станцию Сырдарья, где в войну от голода погибли наши сестры, мать, маленькие племянники. А там уже и кладбища никакого нет, все хлопком засеяно. Негде крест поставить, нечему поклониться.
В 90-х годах судьбой заброшенного кладбища возле поселка Второй участок обеспокоились члены местного общества «Мемориал». Обращались в городскую администрацию и к руководству Челябинской угольной компании с просьбами хоть как-то обозначить это место, запретить там проведение земельных работ. Получили понимание и обещание все уладить. Однако ничего не дождались. Более того, пару лет назад для нужд разреза «Коркинский» по кладбищу протянули железнодорожную ветку.
Оправдание всегда можно найти. Не до этого представителям местной власти, в городе и без того полно насущных проблем, требующих сиюминутного решения. Вот в этом и беда. Как сказал один из философов, современное общество потеряло ощущение времени. Мы живем настоящим, не помня о прошлом, не задумываясь о будущем. День прошел, и ладно! А на душе все-таки неспокойно. Видимо, время мстит нам.
Марина МОРОЗОВА,
г. Коркино.
‘, 1, 12, ‘2011-12-10 16:30:43’, 42, », ‘0000-00-00 00:00:00