Выбрать свой жизненный путь не так просто. А если жизнь постоянно проверяет тебя на прочность, то выстоять может только сильный. Виталий Иванович Люфт именно из таких. Его предки попали в Россию из Франции. На границе с Германий проживает 1,5 миллиона немцев. Его прадед был графом. Они жили в Поволжье и имели большое хозяйство. После Октябрьской революции, прадед снабжал Красную Армию лошадьми, фуражом, сеном. Что с ним стало, правнук так и не узнал. Деда по отцу Виталий Иванович помнит. Его звали Яков Адамович Люфт. Виталий Люфт родился в 1928 году, и многие исторические события обошли его своим вниманием. О многом он теперь вспоминает со слов родителей.
В 1930 году коллективизация пришла в родное село Майгейм Федоровского района Саратовской области. Был разрушен вековой уклад жизни, у сельчан все отобрали: землю, скот. Отец и мать Люфты с тремя детьми перебрались жить в Ташкентскую область, на станцию Голодная степь. Думали, в теплых краях будет легче, а степь оказалась действительно голодной. Купили домик и участок земли, но воспользоваться южными благами так и не успели. От голода и болезней умерла сестра. Чтобы как-то выжить, отец устроился бухгалтером в МТС, мама не работала.
Легче не становилось. В 1933 году семья перебралась в город Мирзачюль. Виталий пошел в школу, у него родились сестра и брат. Но счастье теперь стало обходить дом Люфтов стороной. В 1938 году ночью пришли милиционеры и увели отца. Больше его никто не видел. В чем он обвинялся неизвестно. Виталию исполнилось девять лет.
В начале Великой Отечественной войны жизнь в селе не очень изменилась. Край многонациональный и наших немцев горожане особым вниманием не одаривали, ведь теперь у всех была одна беда. Но это продолжалось недолго. В апреле 1942 по немецким дворам прошли милиционеры и предупредили: «Вам 24 часа на сборы и всем двигаться на станцию. С собой брать вещей не более 60 килограммов».
Куда собираются людей увести, никто не знал. На станции Голодная степь всех собравшихся загрузили в товарный вагон. Везли на запад, в сторону Самарканда. Всего-то 240 километров, но ехали шесть суток. В пути съели все, что взяли с собой. Доехали до станции Джума. Там уже ожидали возчики на арбах. Людей распределили по колхозам. Люфты оказались в колхозе имени Максима Горького, который находился в 25-26 километрах от Самарканда. Виталий не окончил 6 класс и в начале мая уже начал работать как равноправный колхозник: без выходных и без оплаты. В журнале отмечали только трудодни. В том же 1942 году маму, Марию Федоровну, забирают в трудармию. В доме остались самый старший 13-летний Виталий, шестилетний брат и девятилетняя сестра.
Мать работала в Орске на военном заводе три года, и все это время ее дети были брошены на произвол судьбы. Колхоз их не кормил и эти три года они за работу ни копейки не получили. В жестоких условиях оказались не только немцы.
— Как-то привезли к нам евреев, — вспоминал Виталий Иванович, — но они называли себя крымчаками с Крыма. Их положили на землю, на поляну за колхозной усадьбой, как дрова. Одеты они были в лохмотья. Для властей не существовали и они медленно умирали от голода. Распухшие они уже не чувствовали голода. Каждый день выделяли подводу для вывоза трупов. Среди крымчаков был у меня товарищ. Я не мог смотреть на этот кошмар, подошел к нему и говорю: «Пойдем, найдем что-нибудь покушать». У нас сороки могли яйца отложить. Вот мы их собирали. Он нашел гнездо, в котором уже были птенцы, и живьем, вместе с перьями, съел. Я тоже питался яйцами, но живых сорочат не ел. Так вот мой товарищ остался жив, а остальные умерли. Их закопали в общей яме.
Как же можно было выжить? В эти годы дети взрослели быстро. В войну колхоз выращивал сахарную свеклу. Посадили ее впервые. Но если на Украине вес корнеплода достигал 300-400 грамм, то на узбекских полях вес корнеплода доходил до 16 килограммов. Свеклы народилось столько, что не хватало транспорта, у людей забирали ишаков, лошадей, запрягали их в телеги и повозки. Корнеплоды грузили день и ночь, и все равно не могли вывезти весь убранный урожай.
Спасти Люфтов могла только свекла. Виталий работал на вывозке урожая, и он решил ею запастись, вырыл яму и там прятал свое спасение. Это был их единственный источник питания. От такой еды животы у людей напоминали животы беременных женщин, хотя на самих были кожа и кости.
— Мы стали натуральными рахитиками, — вспоминает Виталий Иванович, — Надеяться можно было только на себя. Я не видел эти годы ни копейки, ни нитки, ни иголки. Если надо было что-то заштопать, из хлопка сам прял нитки и шил. До сих пор удивляюсь, почему я не стал бандитом и пьяницей.
В декабре 1943 года колхоз послал Виталия на курсы трактористов, где преподавали на узбекском языке. В январе 1944 года он их окончил и до сих пор хранит полученное свидетельство. Но трактористом работать не дали, так как был щуплым и худеньким.
В марте 1945 года Виталий познакомился с товарищем из племсовхоза имени Сталина Вильгельмом Бригом. Он и рассказал ему о том, что три года работает и ничего не получает. Вильгельм предложил: «Переходи к нам работать. У нас хоть зарплату платят». Виталий собрал свои нехитрые пожитки, пригнал ночью из совхоза подводу, погрузился и уехал. У него никаких документов не было. В кармане лежало только свидетельство об окончании курсов трактористов.
Люфт временно поселился у Вильгельма. На следующий день пошел в отдел кадров и устроился на работу. Его поставили пасти лошадей и дали оклад 120 рублей. А килограмм хлеба на базаре стоил 180 рублей. Вот и судите, как он мог жить на эти деньги. Да и то их давали в полгода один раз.
Через шесть-семь месяцев Виталий пришел получать зарплату, думал наконец-то что-то получит на жизнь то, что ему полагается. А его огорчили — получать нечего и он еще должен. Как должен? Оказалось, без его согласия Люфта подписывали на военный заем, сумму писали, какую хотели, из расчета месячного заработка, бывало и больше. Прибавьте к этому налоги. К тому же была еще одна хитрость. В совхозе работала столовая.
— Не скажу, что хорошо кормили, — вспоминал Виталий Иванович, — но для того времени терпимо. Я иногда заходил туда пообедать. Поскольку денег ни у кого не было, суммы записывали в тетрадку. Сколько писали, это проконтролировать было невозможно. Потом узнал: делали так, покушаешь один раз, а могли записать, что пять или десять раз. Поэтому я кругом остался должен. В дальнейшем, естественно, я отказался от услуг этой столовой.
Руководство племсовхоза узнало, что у Виталия есть права и перевели его работать на колесный трактор.
Наконец-то он получил дело, о котором мечтал всю жизнь, дело настоящее, мужское. Шел 1946 год. Люфта, как и всех немцев, поставили на учет в комендатуре, где он должен был отмечаться каждый месяц. Но новая работа отвлекала от грустной действительности.
Трактор был не на ходу. Хотя опыта у Виталия было немного, но он приступил к делу как настоящий мастер. Разобрал трактор до последнего винтика, проверил каждый узел. Ремонт требовался непростой. У маховика трактора, который весит более 70 килограммов, был сорван болт, и нужно было его высверлить. Для этого маховик надо было перетащить в соседнее здание, метров за 200. Восемнадцатилетний Люфт все сделал сам: отнес маховик на своей спине, высверлил отверстие, нарезал резьбу и принес агрегат обратно. Желание все сделать самому и быстро, окрыляло его и трудностей работы Люфт не замечал.
Но для молодого и неокрепшего еще организма тяжесть работы не могла пройти бесследно. И утром Виталий не смог встать с кровати: спина раскалывалась от острой, нестерпимой боли. Медпункта в селе не было, и вызвать врача было невозможно. Но на следующий день Виталий пришел на работу. В то время были скоры на расправу. Сразу же собрали показательный суд и ему присудили три месяца принудительных работ с удержанием из заработной платы 25 процентов. Люфту было очень обидно, но он ничего сделать не мог.
Но, несмотря на все беды, трактор он прекрасно отремонтировал и в 1948 году, когда Виталия послали на помощь отстающему колхозу, он выполнил восемь годовых норм. Для этого он работал день и ночь.
Результаты его работы были настолько впечатляющие, что руководство совхоза решило поощрить Люфта поездкой на ВДНХ. Собрали все необходимые документы, но как только наверху узнали, что он немец, все отменили: немцу нельзя бывать в Москве. Виталию опять стало обидно. Ослабило душевную боль то, что на заработанные деньги он купил корову, двух поросят и даже патефон, правда, не новый.
Но в то время бдительно следили за тем, чтобы личное хозяйство не развивалось, чтобы жизнь впроголодь становилась нормой. Раз есть корова, значит полагается сразу обложить налогом: ежегодно требуется сдавать 40 килограммов мяса, четыре килограмма масла и деньгами рублей 100.
Инспектор из финотдела регулярно ходил по домам и собирал налоги. Но поскольку было очень сложно ежегодно сдавать натуральное мясо, то однажды инспектор предложил сдавать налог деньгами. Получалось так: они на базаре закупали скот и сдавали бы его государству, естественно, имея от этого свою выгоду.
И решил Люфт выплатить налог деньгами на год вперед, получил квитанцию и стал спокойно жить и работать. Год прошел спокойно. Но вдруг приходит новой инспектор и говорит, что он должен заплатить налог за два года и плюс пени за то, что год не платил. «Как не платил, — возмутился Виталий, — вот у меня квитанция». «А это фальшивая квитанция», — ответил фининспектор. Спорить с ним было бесполезно, и Люфту пришлось отдать корову в уплату долгов.
В от так у него проходила жизнь в совхозе. Но никогда не покидала Виталия мечта вернуться на родину, в Голодную степь и добиться возврата дома и хозяйства. Только в 1950 году Люфт все-таки добился этого. В январе он от коменданта получил разрешение и в сопровождении военного инспектора доехал до станции Голодная степь. Там его передали на учет в местную спецкомендатуру. Но дом ему не вернули. Потому что на руках не было ни одного документа, подтверждающего законность требований.
Виталий устроился работать на машинно-экскаваторную станцию вначале слесарем, а потом помощником машиниста на экскаватор. Бригада была дружная и работали от души. Однажды, когда он уже был машинистом, бригада поработала очень хорошо. Но при расчете их обманули: не заплатили даже половину того, что заработали. И Люфту стало очень обидно. Он пошел к директору предприятия, написал заявление на расчет и указал причину увольнения. Директор порвал, выбросил заявление на глазах рабочего и сказал: «Никуда я тебя не уволю». Виталий тоже был настырный, все бросил и ушел без увольнения, даже трудовую книжку оставил.
Устроился в машинно-дорожную станцию. Там знали, что он хорошо работает, и охотно Люфта приняли и выписали новую трудовую книжку. Около полугода он проработал и вдруг к нему приходит повестка в суд. Оказывается его привлекали к ответственности за то, что он не работает в прежней организации, и самовольно оставил рабочее место. Суд был недолгим. Когда его спросили: «Чего вы хотите?» «Хочу, чтобы меня уволили», — ответил Люфт. За этот проступок он получил четыре месяца тюрьмы, которые отсидел в лагерях общего режима в Ташкенте.
Позднее эту статью отменили, и она не стала считаться судимостью. Но все это произошло потом, а сейчас новая обида поразила его сердце.
Когда Виталий вернулся из тюрьмы, он уже боялся официально устраиваться на работу. И появилась у него мысль покинуть насовсем Среднюю Азию. У Люфта был двоюродный дядя, который жил в Челябинске, он здесь прошел трудармию, его звали Самуил Иванович Унгефунк. Дядя работал начальником участка на коксохиммонтаже металлургического завода, часто приезжал к родителям в Узбекистан и Виталий с ним виделся. Однажды он его спросил: «Можно к вам приехать и устроиться на работу».
«Можно», — ответил Самуил Иванович. Но в то время все было не так просто, ведь существовала комендатура, где требовалось регулярно отмечаться. Чтобы сняться с учета, необходимо получить справку, что Люфт будет принят на работу на новом месте. Такую справку ему прислали. А в Челябинске Люфт вновь встал на учет в комендатуре, которая находилась у поселка ТЭЦ, где сейчас остановка трамвая «Доменная».
Поселился Виталий у дяди за коксохимом, в поселке центральных пошивочных мастерских. Там жили по соседству и трудармейцы, и военнопленные. В 1957 году получил квартиру по улице Б. Хмельницкого, в доме 15. Так Виталий Иванович и проработал в коксохиммонтаже 34 года до ухода на пенсию.
За то, что «немец», слышал иногда упреки, бывало говорили: «Не по своей земле ходишь». Очень долго Люфт боялся публично признаться, что он немец. Был даже такой случай. В 1964 году, когда он был в командировке в Липецке, заместитель начальника управления Баженов разговорился с ним и спрашивает: «У тебя странная фамилия, Люфт. А кто ты по национальности?» Он отвечает: «Немец». Баженов глянул на меня широко раскрытыми глазами и метра на два отскочил в сторону. Немного погодя спрашивает: «Как ты к нам попал?» Виталий Иванович стал ему объяснять, но ведь до каждого не достучишься. Таких эпизодов было немало.
А немцы приспосабливались. Во время войны, когда Люфт работал в колхозе, с узбеками он разговаривал по-узбекски. Они думали, что он татарин. Когда Виталий говорил, что немец, они отскакивали от него как от прокаженного. В то время на немцев везде рисовали карикатуры и их изображали в виде чертей с хвостами и с рогами.
Но открыто Люфт не слышал от руководителей негативного отношения к своей национальности. Его работой всегда были довольны, но вот на поощрения были скупы. Все же немец. Никаких наград — только значки и грамоты. Зато работы хоть отбавляй, объехал все коксохимпроизводства бывшего Советского Союза: Липецк, Череповец, Темиртау, Новокузнецк, Чебаркуль.
Люфту очень хотелось побывать за границей, посмотреть на мир, тем более что там ему тоже хватило бы работы. Однажды он не выдержал и спросил, почему его не посылают в заграничные командировки? Управляющий трестом Александр Владимирович Уступный прямо сказал: «Ты немец и не имеешь права ездить за границу. Тем более что все немцы стремятся уехать в Германию». После этого Виталий Иванович отступил, но стало обидно.
В 1988 году Люфт ушел на пенсию и решил стать фермером. Написал заявление с просьбой выделить ему 20-40 гектаров земли. Заявление ходило по кабинетам облисполкома, все чиновники пытались Виталия Ивановича отговорить. Но он не поддавался и просил землю не далее 50-60 километров от Челябинска, чтобы сыновья-горожане могли помочь. Чтобы отвязаться от настойчивого посетителя послали в совхоз Красное поле, где подписали заявление на выделение 20 соток. Этого было очень мало. Ведь будущий фермер хотел иметь замкнутый цикл производства, но делать нечего, пошел в сельсовет. А там — плати 100 рублей за сотку. Люфт спрашивает: «Я отдам деньги за землю, а на что буду строиться? Вы мне поможете?» «Нет» — услышал он в ответ.
— Я еще ничего не имею, а уже требуют с меня деньги, — грустно говорил несостоявшийся фермер, у которого уже и сил обижаться не было.
До последнего времени Виталий Иванович Люфт боялся рассказать детям о своей, как он говорит, жалкой жизни, в которой его очень часто угнетали и унижали. В паспортах все его дети не указали немецкой принадлежности. Вот и решил он всей семьей уехать в Германию. Не хочет он, чтобы дети его страдали из-за чиновничьей глупости.
Александр Нахтигаль.